Хранитель — глава 7

…вы сможете посмотреть дальние страны, познакомиться с новыми, интересными людьми… и убить их

(из рекламного плаката на вербовочном пункте наемных бойцов)

Хранитель-7, Наемники

            Густые черные тени окутывали комнату. Чуть теплящиеся источники света создавали фантасмагорическую картину, не давая взгляду привязки.

            Сгусток мрака в правом углу внезапно приласкал тонкой рукой возникший из пустоты коньячный бокал. Создавалось впечатление, что крыса на запястье одобряет выбор напитка.

            Исчезли звуки за окном, прекратил орать особо настойчивый кот (судя по противному тембру – старый сиам). Отблески луны испуганно отшатнулись в противоположный угол.

Но там их уже ждали. 

            Брызнувшая из кресла темнота поймала лунный свет, медленно, по лучику, лишила его существования. Свет пропал. Но тени остались.

            И, похоже, надолго. Последний лунный отсвет, затаившийся под диваном, мерцал и подрагивал. Ему было страшно.

            — Скажи, Учитель, время пришло? – Таким тоном спрашивают о первом поцелуе, глотке вина, самостоятельно сделанной работе…

            Пауза затягивалась.

И когда одновременно со звоном хрусталя о дерево пришел ответ, лунный отсвет хотел его услышать не меньше, чем задавший вопрос.

— Время пришло.

— Я хочу убить Хранителя.

Свет невозможен без Тьмы. Тысячи лет Хранитель служил светлым щитом Города. Но все это время напротив стоял его Антипод.

Но если Хранитель своего преемника находил, то недруг – воспитывал.

Виктор, обведя взглядом кабак, опрокинул надцатую рюмку. Взгляд запутался в густых клубах табачного дыма. Пить было скучно. Не пить — еще скучнее. Вспоминать не хотелось вовсе.

Все начиналось банально. Как любая ссора. Слово за слово. Х… Ну, в Ладином случае Борхесом (вторым томом, между прочим, любимым!) по столу… Милые браняться – только тешаться, говорите? Ну-ну, вам бы, козлам, такую потеху. В общем, разосрались по полной.

«Какого хрена я должен постоянно уступать? Шо за цирк с конями?»

Очередной «караван» отправился по пищеводу. Первой шевствовала Она. Затем глоток томатного сока и маринованный огурчик. Маленький. Хрустящий. Не особо отставая, внутрь поспешил кусочек селедки. Ложечка пышущей жаром солянки. Сочащийся соком шмат свининки завершал процессию.

Горе горем, но закусывать надобно правильно.

Уже не так чтобы мешали топоры, плотно развешанные вокруг, а лица окружающих девушек начали приобретать некую внутреннюю гармонию. И, не побоюсь этого слова, красоту.

Пора было завязывать. До «Тампля» не допились, и слава богу.

К сожалению, плавно закруглить вечер не удалось.

В зал ввалилась шумная компания во главе с некогда лучшим другом.

Выпили. Потом еще. В общем, выходил на улицу через пару часов Никитин изрядно нетрезвым. Да к чертям иносказания! Пьян он был, как сапожник.

Глоток свежего воздуха слегка отрезвил. Парень, достав сигарету, щелкнул зажигалкой.

Мобила подпрыгнула, давая знак. Рыжий приник к прицелу. Сработал рефлекс, посторонние мысли о будущем доме во Флориде, тяжелой беременности Лайлы и лейкемии Сильвии отпрыгнули на задний план. Братья не уставали твердить: завязывай. Еще после второго срыва у жены. «Завязывай, Сэмми, в нашем деле нельзя с такими хвостами. Весело надо, на кураже!»  Он знал: пора на покой. Еще один клиент, и все! Финиш. Этот русский должен был быть последним. Тем более гонорар внушал уважение. После такого вполне можно на пенсию.

Пора работать.

В 200 метрах внизу щелкнул огонек зажигалки. Еще раз дернулась труба. Сэмюэль плавно выдохнул, вглядываясь в клиента. «Пьян… Плохо, шатает их вечно, как пальмы на ветру… по корпусу бить придется…»

Что-то мешало, не давая спустить курок. Рыжий, передернувшись, резко обернулся. Никого. И не может никого быть. Здесь, на захламленном чердаке, в центре варварской страны, где едят бекон без мяса и пьют вонючий недовиски без содовой, он был Богом. Злым рыжим Богом. Пора было прекращать очередной жизненный путь. Сэмюэль уже не помнил, какой по счету. Если бы не одно «но». Кто-то смотрел ему в спину. Очень тяжело, недобро. Вот только смотреть было некому. Совсем. Сэм, оскалившись, прикоснулся к курку. Внезапно исказившаяся перспектива рывком приблизила глаза клиента, глядящего вверх. Ему в глаза. В глаза тому, кого он видеть никак не мог.

Дернулись стены, замыкая в смертельный круг, в котором исчез флоридский домик, укоризненный взгляд жены, улыбка дочери, вся жизнь Сэмюэля О’Нила, наемного убийцы, любящего отца и мужа.

Взбаломошно взвился с ожившего чердака голубь.

Все затихло.

Никитин, в очередной раз переживавший ссору с Ладой, брел домой, не отрывая взгяда от асфальта.

*

Очередной глоток кефира чуть смыл противный привкус во рту. Виконт с отваращением уставился в монитор, снова пожалев о неосмотрительно взятой работе. К вечеру материал надо было сдавать, никого не колбасили личные ментально-половые проблемы автора. Тема вязла в зубах, набатом отдаваясь в похмельном мозгу. «Если б хоть Серж вчера в кабак не приперся, я б часов на 5 раньше спать лег».

«Путь обычно начинается… — бросилось в глаза. — Ой, а че это я тут вчера по пьяни наваял?»

«…Каждый человек представляет собой конгломерат различных навязанных и личностных характеристик… — шо за канцелярщина? — … воспитание закладывает базу личности. Путь каждого обычно начинается с учителя, старшего товарища, любимого героя. Сколько в нас нас самих, а сколько осколков других людей, идей, персонажей? Кто есть мы? Целостные личности или праздничный винегрет, приправленный нерафинированным маслом? Мы в ответе за тех, кого приручили. Но и они в ответе за то, что именно мы занимались их приручением. Очень часто ученик — лишь калька со своего наставника…

«Да уж, воистину поток сознания, говорила мне мама, нефиг водку с коньяком мешать».

Рука автоматически набрала номер Лады. Не нажать «вызов» удалось с трудом.

Он спустился с трапа, как Колумб на берег еще не названной Америки. Как ступали его Братья на земли диких индейцев. И Свет горел в очах. Слепящий. Обжигающий. Безжалостный.

Они еще не знали, что их жизнь скоро изменится. Соседи по самолету, бортпроводницы, таможенники. Они еще пребывали во Тьме. Скоро все будет иначе. Нужно лишь устранить одного человека. Или не совсем человека. Впрочем, какая разница для слуги Света, чьим доспехом служит справедливость и благочестие? Да хоть совсем НЕ человека.

Страна, погруженная во Тьму. Жалкие потуги тех, кто посмел называть себя Его служителями, лишь нагоняли мрак.  Но скоро все изменится…

Он не ведал сомнений. Его вел Свет. Вел к тому, кто, кощунственно прикрываясь Его именем, держал весь Город, один из ключевых центров вселенской борьбы со злом, во мраке язычества и своеволия. К тому, кто называл себя Хранителем.

Виктор оторвал взгляд от экрана. В Городе что-то происходило. Далеко, на самой окраине. Он пока не понял, что. А Киев реагировал весьма странно. Казалось, какая-то его часть рада этому чему-то. Другая же, наоборот, испытывала противоположные чувства.

Хранитель сорвался с места.

«…Холодно, холодно, чуть теплее. Да, давно я в детские игры не играл». Направление, в общем, было верным.

Солнце прошло зенит, когда парень увидел источник беспокойства.

Высокий брюнет с явно европейской мордой пер прямо на него. Неторопливо, размеренно, неотвратимо. Виктор прищурился. Смотреть на пришельца было неприятно. «Слепящий свет, мать твою, кстати, где-то я про такое уже слыхал…»

Округлое лицо, породистое, брезгливо поджатые губы, отменная выправка (настоящий полковник). Отчетливая неприязнь во взгляде. Нет, не неприязнь. Ненависть.

Не было сказано ни слова. Да они и не нужны.

«Ты, — молчал брюнет, — ты зло. Будучи призван нести Свет, что ты сделал? Этот Город, бастион Добра, сейчас похож на рассадник всепрощения. Ты не справился. Тебе нет места среди живых»

«Во бред несет, — думалось в ответ, — паладин хренов в сияющих доспехах, наследник Торквемады, мать твою. Костров захотелось, рыцарь? Не будет тебе…»

Инквизитор ударил не дослушав. Чего у него не было, так это сомнений.

Крики ученых, еретиков, ведьм, сжигаемых на кострах, гимны послушников, так не похожие на благостные напевы «Эры», фанатичная вера паладинов Святого престола отравленной волной захлестнули горло, не давая дышать.

«Я еще живу? — удивилось тело. – Крепкий же у меня скелет!» Красивое до невозможности женское лицо проявилось впереди, боль, навеки застывшая в глазах чьей-то подруги, жены, матери, вытолкнула из смертного круга.

Виконт, сплюнув, улыбнулся окровавленными губами.

— Расслабились вы там у себя в сытой Европе, болезные. Оборзели.

Те, кто встали рядом с Хранителем, не смеялись. Рядом поднимались века языческой Руси, прикрывая потомка от чуждой силы, давая возможность отолкнуться от самих корней этой земли.

«Какой же я тупой! Город-то многогранен!»

Дальше все было просто.

Выплести из атакующего потока посмертную энергию, взятую без согласия (сколько ж вы народу зазря положили, сволочи!), встретить фанатизм разумом, а свет Светом…

Хранитель подошел к ошарашенному Инквизитору, пытающемуся подняться с земли.

«Иш ты, самоуверенности-то поубавилось…»

— Ехай додому, болезный. Вечно у вас проблемы со славянами. Мой тебе совет: не забывай – фанатизм до добра не доводит.

Когда ученик Темного взрослел, ему оставалось справиться с последним заданием. Задача выбиралась ним самим. За тысячи лет жизни Города лишь раз было выбрано простое дело.

*

Бездник становился томным. Будь у Никитина все в порядке с личной жизнью, в эту компанию его бы слонами не затащили. Боевыми.

Но порядка не было. Уже к вечеру после встречи заморского гостя тоска навалилась по новой. Звонок Сержа, напомнившего о юбилее шапошного знакомца, был встречен с интересом.

Сперва пили. Много, со вкусом. По мере роста батареи пустых бутылок разговоры становились все более невнятными, а гости — обезьяноподобными.

«Я начинаю не любить людей. Сильно»

— Погоди, – нетрезво дышал на ухо Серж. – Сейчас герла должна нарисоваться, закачаешься!

И она таки нарисовалась.

Невысокого роста. Чуть раскосые глаза. Изящная фигурка. Легкий наклон головы. Лукавый прищур из-под пряди черных волос. Едва уловимый аромат мускуса и кориандра.

«Господи, как убоги слова», – Виктор подобрал упавшую челюсть. Это была Женщина. Ее невозможно было представить в обычной, умеренно потрепанной «хрущевке». Что Она тут делает?

Если Елена хоть на треть была так хороша, кто бы посмел обвинить Париса!

А потом она заговорила.

Парень с ужасом ждал этого момента. Если голос под стать внешности – пиши пропало.

Первые слова упали в ошарашенную мужскую, отразились от кипящей злостью женской части компании… наваждение удесятирилось.

«Похоже, я ненароком повстречал идеал». Исчез что-то бубнящий Серж, а вечер резко перестал быть томным.

До драки, как ни странно, не дошло.

*

Как-то особенно нервно бился в подошвы асфальт святошинских улиц, но звенящие колокольчики смеха в ответ на немудренную шутку глушили все вокруг.

«Где мои 16 лет? Да вот они, рядом идут!» Куда-то исчез умудренный годами мужчина, оставив влюбленного по уши юнца, до донышка раскрывающегося перед прекраснейшей женщиной на свете.

Лишь изредка на грани осознания то возникала, то исчезала некая заноза, не позволявшая считать эту ночь лучшей в жизни.

Дальше были незапертые ворота детского садика, низенькие скамеечки в некрашенной беседке и поцелуи, казалось, вытягивающие душу. Уже не имели никакого значения ни поднявшийся промозглый ветер, ни невнятные голоса, ни вдруг тоскливо сжавшееся сердце.

Рваный гитарный аккорд обрушился ушатом воды на голову. Темная тень у входа в беседку, отставив инструмент, с укоризной произнесла:

— Ну и кобель же ты, Хранитель, как я погляжу. Зеньки-то протри да мозги включи, а то весь на блядство изойдешь.

Разом приблизились предостерегающие голоса, черное грозовое небо, лицо той, которая дейтвительно была близка и дорога.

Змеиное шипение резануло по уху. Поворот.

Приземистая. Косит. Угловата. Хайр немытый. Глядит бешенно. Вонь эта. Картошки жаренной. С приправой. Тут она еще и рот открыла…

*

— А я гляжу, все, спекся добрый молодец. Начисто. Да и не дивно. Я с такими бабами дело имел. Ежели мужик в печали, кранты. Окрутит в один присест. Ежели до постели дойдет – совсем плохо. Они после этого что хотят, с нашим братом делают. Захотят – с кручи прыгнешь. Захотят – мать убъешь…

— Да ты кто такой? – прохрипел ошарашенный Виконт.

— Ну… есть многое на свете друг Горацио… Обережник я твой, Князь. С дедов-прадедов обережник. Вы, хранители, народ мудреный, в эмпиреях витаете. А мы на тварной земле стоим. Крепко.

— Что ж ты раньше не объявлялся?

— Так раньше все нормально было.

— Фига себе нормально! Пару раз чудом выкарабкался!

— Так я ж тебе не мать. Прихожу, когда окромя меня помочь некому. А то все были цветочки, Князь. Тем паче ты ж пока живой? Вот и славненько.

Так вот ты какой, северный олень. Силен, красавец, не спорю. Подвязками со всех сторон обвешан, как новогодняя елка. Забавный у вас тут, как я погляжу, симбиоз. Ну а если это обрезать, а здесь надавить? Совсем другой коленкор может получиться! Ну, поехали.

*

Никитин опрокинул рюмку и огляделся. Устроители фуршета расстарались на славу. Изрядное количество положительных материалов им обеспечено.

Рядом прислонился к стене среднего роста мужик с легкой сединой в курчавых волосах.

— Умаялись, болезные, – кивнул он на накрытый стол, – знают, что акул кормить надо. Всеволод, «Контракты».

— Виктор, фриланс.

— Как тебе Шевино возвращение?

— Да как-то неоднозначно. Сезон они радостно провалили…

Общаться было ненапряжно. Давно Виконт не сходился с незнакомцами так запросто. Как в старые добрые времена. Прерывать разговор не хотелось. Единственное, что чуть напрягало, – легкий холодок в пронзительных глазах нового знакомца. Холодок, заставлявший поплотнее запахивать куртку.

Давно завершился фуршет, но не беседа, продолжившаяся в многочисленных киевских кабаках.

Всеволод не любил религию:

— Прикинь, натуральный спецназ, только в рясах, жлобы по 2 метра, косая сажень, и кресты болтаются, как у епископов. Это что-то!..  Не забывай, когда ее делали, религию эту. В те времена, конечно: мораль, заповеди, не убий там, не укради, возлюби ближнего.… Только она застыла, как статуя Командора, изменения ничтожны. А веремена другие, обстоятельства иные, даже люди понемногу меняются. Но не попы – зажрались, танком не сдвинешь… Свобода, она такая. Встретит радостно у входа. С мечом ага. Только где у них свобода, скажи на милость? Свобода быть рабом непознаваемой силы? Свобода влачить лямку тварного мира, отмучаться лет 60-70, и, если повезет, в райские кущи? А если нет?.. Какой, нафиг, выбор? Висит над тобой дамоклов меч небесной кары, шаг влево, шаг вправо – бац по кумполу! И что, человек осознанно по заповедям живет? Единицы! А остальные друг на друга смотрят волками: «Вынь у меня глаз, только у соседа оба!» Вот их выбор!

Думалось плохо, накатывались выпитые граммы, складываясь в литры, но азарт спора не отпускал. Иногда казалось, что слова липкими нитями опутали собеседников, превращая их в неведомое существо.

— Сам посуди, кто матери-истории более ценен: тот, кто создал, наградив болячками, болью, смертью, или Тот, кто человека человеком сделал?

— Погоди-ка, чего это ты дьявола приплел? – вскинулся Никитин.

— Я называю Его Светоносным.

— Ну, батенька, по этому поводу Андреева перечитайте, да, про то кто у нас Отец лжи, забывать не надо.

«Поздно, уважаемый, попался, ментал штука скользкая, вот и поскользи. Вниз. А отсюда мы тебя сейчас отрежем. Ну, рад был пообщатся…»

Ресторанная кошка с интересом пригляделась к двум застывшим за столиком двуногим, едящим вкусное мясо, но вдруг, как бы разглядев что-то невидимое глазу, с шипением метнулась на кухню.

За окном зависли первые капли начинающегося дождя.

*

Душно. Жарко. Пекло.

Безжалостное солнце обрушилось на голову, прижимая к песку. Пить. Очень хочется пить. Навеки застывшие бескрайние барханы. Ни единого дуновения. Ни единого шевеления. Только песок. И огонь с небес.

Лежащие тела. Откуда? Следы страшных ожогов. Переломанные пальцы, до крови впившиеся в спекшийся песок.

Как плевком в лицо – узнавание.

Мать. Отец. Лада. Вовчик.

И стена между вами. Невидимая, но непробиваемая.  Остается лишь смотреть, как они умирают. Корчась от страшной боли. Как сползает плоть с еще подрагивающих тел. Как уходит последнее дыхание.

А через миг все сначала.

Что-то рвалось внутри. Как будто часть тебя уходила вместе с ними, не в силах просто смотреть, не имея возможности помочь.

Меняла цвет аура Города, встающего на горизонте. Чернота шла горлом, выплескиваясь на грудь, заливая все вокруг.

Никитин терял сознание. Как пятак скозь дырявый карман.

Лицо Лады.

Ее взгляд.

Как рука, протянутая утопающему.

Как крепкое плечо, подставленное рухнувшему от усталости.

Как страховка, брошенная падающему вниз.

Приблизились овальные камни Андреевского. Мягкие губы, доверчивое тепло ладони. Закат из-за Софиевской колокольни. Довольное кошачье урчание у ног. Ливень вокруг беседки на Владимирской горке. Шум Пущинских сосен. Любовь, понимание.

Хранитель, вдохнув полной грудью, наконец посмотрел на противника трезвым взглядом.

«Всем хорош, подлец, только тусклый какой-то. Ого, какая дырень напротив сердца. Вот откуда холодом-то тянет. Е-мое! Да у него души нет!»

— Углядел-таки, Соколиный Глаз. Ты крепче, чем на первый взгляд. Только что с того? Нашли панацею! Вцепились в душонку свою изо всех сил и трясетесь. А без нее такие просторы открываются! Закачаешся!

— Глупый ты. Хоть и старый. Польза – это еще не все. А без души ты не человек вовсе, а тварь паскудная!

Черная дыра внезапно приблизилась.

Увядание. Дряхление. Болезни. Смерть.

Зрелость. Мудрость. Крепость. Наследие.

Подлость. Измена. Потери. Гибель.

Верность. Дружба. Память. Расцвет.

«Тоже мне Фелагунд выискался – рано отвлекаться, рано!»

Время. Забвение. Утраты. Ничто.

Вечность. Осознание. Рождение. Свобода.

Никитин, с трудом поднявшись, оглядел пустой зал. Первые капли дождя обрушились на мостовые.

*

Виконт шел по пустому Городу. Шел к той, которая спасла его из Пекла.

«Господи, какой же я дурак! Из-за херни, мужского самомнения, я не видел свою женщину уже четыре дня. Не, харе тупить. Так, сперва на Лукьяновку за цветами…

«Да что же сегодня за день такой? – думал парень, мрачно глядя на фигуру, стоящую посреди дороги. – Чего вам, козлам, не спится-то?»

— Я Хасан ибн Талиб. Я бросаю тебе вызов, Хранитель. Пора исправить глупость вашего светлого Хакана.

«Молод. И серп. Ретив. Аж ноздри дрожат. А эта хрень у него, пожалуй, ятаган. М-да. Он как лох, с ножом на перестрелку. А я тогда кто?»

Ничего не хотелось. Не было азарта. Не было злости. Адреналина тоже… днем с огнем. Жаль только, закроются цветочные ларьки возле метро.

Тело отреагировало само.

Плавный уход влево, и дамасскую сталь Востока встретил славянский булат.

«Ух, ты! А это у меня откуда?»

Восточник атаковал со всем нерастраченным пылом юности. Хранитель не стал мешать Мечу и своему неведомому умению.

«Никогда не любил читать про поединки. Неубедительно. Еще дождь этот».

Что-то зашевелилось в глубинах подсознания.

Юный русоволосый скиф с акинаком. Ты любил вороных жеребцов, не признавал защитного боя.

Подрезана нога на 2 пальца выше колена. Больно. Противник зажимает бок.

Хромой боярин с прямым полуторником. 8 лет не один степняк не переступал границу княжества. Ты не любил древлян, но обожал жену-древлянку.

Хреново действует левая рука. Куртку придется выбросить. Напротив хромают уже на обе ноги.

Файний козак з корабелкою, взятою під Берестечком. Ти полюбляв полтавську горілку з медом, а потай кохав Марусю-попівну. А коли брав чорта за бороду, схвально колихали чубами завзяті характерники з усієї Січі.

Ну, извини Хасан ибн как-то там. Ты тоже извини, ятаган, помнящий взятие Кабира. Я вас не звал.

— Уходи, – выдохнул Хранитель, убирая пустую ладонь от горла лежащего Восточника. – Что же вам всем неймется-то.

— Спасибо, – донеслось вослед. – Спасибо, Мастер.

«Да какой я к хренам Мастер». Хватило сил гордо уйти за угол.

*

— Виконт, ты? Знакомая фигура, выдвинувшись из темноты, заслонила редкие фонари.

— Серж? Ты как здесь оказался?

— Та у меня ж тут краля обитает. Эй, да у тебя кровь на рукаве!

— Да вот понимаешь, упала со шкафа. Да вот понимаешь, хреново упала. Ты вызови таксишку, сделай милость.

— Да не вопрос, счас.

Никитин прикрыл глаза, опершись на искривленный клен. Состояние оказалось хуже, чем он думал.

Дальнейшее запомнилось как один непрерывный миг.

Звякнул о мостовую выпавший Кинжал, весь сегодняшний день мирно продремавший под мышкой. Наклон за ножом.

Свист рассекаемого воздуха, резкая боль в многострадальной левой руке. Боль, по сравнению с которой все раны, нанесенные неистовым ятаганом, показались комариными укусами. Боль, выворачивающая наизнанку. Боль, вынимающая душу.

«Ух, ты! – отстраненно воскликнул мозг. – Чем это меня? И главное, кто?»

Второй вопрос разрешился довольно быстро.

Ответ тускло блеснул в руке человека, заносящего клинок для повторного удара. В руке некогда лучшего друга.

В лице Сержа, правда, сейчас не было ничего дружеского. Это было лицо ненавидящего. Ненавидящего давно, неистово.

«Ты чего Серж? – молчал Виктор, поднимая с земли Разящего. – Белены объелся?»

«Нет, Хранитель, – отвечали ненавидящие глаза, – я голоден. Давно голоден, потому что вы не даете вдоволь пищи ни мне, ни моему Учителю. Но я сейчас это исправлю. Я сейчас все исправлю. Все века вашего превосходства. Все столетия наших поражений».

Никитин распрямился. Его Кинжал ударил атакующей коброй. Ударил молниеносно. Ударил сам.

«Что же Ты наделал, – молчал Хранитель, подхватывая тело некогда лучшего друга. – Что же Я наделал».

«Я почти смог, – отвечали угасающие глаза. – Если бы не твой чертов ножик, моргульский клинок выпил бы душу, мы с Учителем, наконец, сделали бы Город правильным. Вить, я почти тебя убил».

Виконт, держа на коленях тело мертвого друга, с отвращением смотрел на ножи, лежащие крест-накрест. Они были до жути похожи.

За много километров отсюда темная фигура с крысой на запястье подняла голову, глядя в небеса. Тьма под капюшоном плакала.

Из фольклора джентльменов удачи:

Каждый смертен

                                                                                   Крутым героям посвящается

Абу аль Джазир не любил путешествий. Долгая тряска в крохотном экипаже. Грязные постоялые дворы. Несвежая постель. Сомнительная еда. Неоконченные эксперименты. Нет. Магистр І ступени, один из лучших магов школы Ночной Луны, обративший в бегство тумены Кубла-хана, не любил путешествий.

Тем более всего две луны назад ему доставили наложницу с Черного континента.

«Губы твои, как створки пещеры после отлива, груди твои, как холмы, скрывающие злато, лоно твое…»

Экипаж подскочил на особо коварном ухабе. Зубы великого мага клацнули, чуть не прикусив его главное оружие.

Нет. Аль Джазир определенно не любил путешествий.

Но когда зовет Пресветлый Падишах, опора и надежда всех правоверных, уже неважно, что тебе по нраву. Надо ехать.

Залихватский свист отвлек от размышлений.

Экипаж стал как вкопанный.

Абу рванул дверцу, предвкушая возможность выплеснуть дурное настроение.

«Двое слева. Далеко. Не опасны»

Слово на давно забытом смертными наречии сорвалось с напряженных губ. Первое всегда шло тяжело.

Предсмертный хрип из-за кустов.

Копейный наконечник пробил стенку экипажа в паре пальцев от головы выпрыгнувшего мага.

«Поздно, позор разбойничьего племени, поздно»

Второе Слово скользнуло гораздо легче.

Крик.

Труп возницы. Судорожно сжатая рука одного из братьев ордена.

«А разбойнички-то не просты».

Стрела.

Влево. Слово.

С ветки валится человек, окропляя кусты фонтаном крови.

Столп пламени из-за векового дуба.

«Совсем огневики обнаглели».

Шепот, поворот, шаг за дерево. Тело в ярко-красном плаще. Без головы.

Четверо навстречу. Разинутые рты, блеск мечей, вязь знаков на доспехах.

«Хорошие щиты. Сильные. Но недостаточно». Слово.

Аль Джазир подошел к изломанным трупам:

— Вялый какой-то Восток.

Шорох за спиной.

Победитель туменов Кубла-хана, с удивлением посмотрел на рунный наконечник, пробивший его тело между третьим и четвертым ребром.

Он даже смог обернуться.

Фигура, казалось вросшая в ствол клена, опустила арбалет.

— Привет от Солнцеликого.

Кровь, хлынувшая горлом, не дала ответить.

Магия. Шмагия. Расслабились, понимаешь, господа волшебники. Против родного султана умышлять. Думал, магия поможет. От хорошего арбалетчика ни один маг не уходил. Но этот еще ничего, пожалуй, из лучших…

Вдох. Выдох.

Ояма открыл глаза. Сон растаял мгновенно, как туман над Фудзи. Что-то было не так. Может, по-другому упал отблеск луны, освещавшей маски на стене. Может, внезапно оборвал свою бесконечную трель сверчок. Может, отреагировала третья сигнальная система, пробуждением которой мастер занимался уже второй год.

Он мягко скатился с футона, остановив движение в тени макивары.

На сердце было неспокойно с вечера. Не помогла ни часовая медитация, ни упорная тренировка.

Скрип.

Вторая половица возле фигурки Будды в коридоре, отметило сознание. Он собирался сменить половицы уже полгода, но все никак не доходили руки.

Скользнула в сторону дверь. В комнате сразу стало тесно. Сухо плюнул пистолет с глушителем. Раз. Другой.

Ояма начал действовать между первым и вторым выстрелом. Легкое прикосновение к груди первого стрелявшего. Хруст шеи второго. Сломанной руки третьего (этот даже начал разворот в сторону угрозы). Оглушающий удар по ушам четвертому. Гулко ударяется об пол гильза. Вылетевшая из 92-й «Беретты» после второго выстрела.

Ояма погрузил палец в тело выжившего.

— Где Отшельник?

В ответ безумно блеснули белки закатившихся глаз.

Дуновение ветерка.

Один ребристый шар гранаты мастер успел выбить обратно за окно.

Их было три.

Брюс Ли, блин, доморощенный. Поборник справедливости. Полез против якудзы с голой пяткой. Все бы вам ногами махать. XXI век на дворе…

Джон придержал лошадь. Ему вдруг расхотелось ехать дальше. Совсем.

«Но там же Мэри!»

Мысль о Мэри согревала его последние две недели. Даже когда люди Пинкертона (которых оказалось не трое, как напел Бэрбидж, а семеро) устроили похохотать им с Робом. Приятель не смог отойти от задорного смеха. Как, впрочем, и пинкертоновцы. Даже когда Черный Ворон захотел пересмотреть условия сделки. Даже когда последний из его парней испустил дух, не доехав до Городка буквально пару десятков миль.

Длинные черные волосы, которые она так любит расчесывать с первыми лучами солнца. Чуть раскосые голубые глаза, которые загораются как звезды в порыве страсти. Тяжелая грудь, чутко реагирующая на прикосновение. Умелые губы, узкие ладони. В конец концов она никому не была так рада, как ему.

Джон не скрывал своего особого отношения к Мэри. Даже заезжие гонфайтеры остерегались обижать Крошку. Ведь мадам никогда не забывала поведать о том, кто именно осыпал ее лучшую девочку градом подарков после каждого удачного дела. А неудачных у него не случалось. До вчерашнего дня.

Чертов Бэрбидж. «Куш, после которого вы все сможете купить пол-Вашингтона. Буде вам взбредет в голову такое желание». В Городок ему нельзя. Джон понял это четко, как будто сам Господь шепнул на ухо пару слов. «Беги отсюда, Арчер. Беги, если хочешь увидеть Крошку», — как будто произнес Всевышний. Тихо, чтобы не услыхали сыскари Пинкертона.

Джон тронул лошадь. Он не мог не повидаться с Мэри. Даже если все законники штата будут стоять на пути. Плевать.

Первый дом. Пусто. Ветер. Собачий скулеж. Людей нет. Никого.

Его не зря называли лучшим стрелком штата.

Движение. За трубой на крыше салуна.

Выстрел. Крик.

Джон спрыгнул с лошади, прикрывая один бок. Движение в окне напротив.

Выстрел. Звон разбитого стекла.

В такие минуты Арчер отдавался на волю инстинктам. Они его ни разу не подвели.

До вчерашнего дня.

Выстрел. Падает лошадь, выставляя его как индейку на витрине в День Благодарения.

Выстрел. Другой. Третий.

Пока он успевал реагировать на появляющихся, как чертики из табакерки, сыщиков. Пока.

Выстрел. «Это, пожалуй, шестой» — мелькнуло в голове. Роняя разряженный револьвер, Джон отпрянул к стене дома, нашаривая запасной.

«А ведь есть шансы, есть!»

Тень в окне напротив.

Говорят, свою пулю не слышишь. Он так и не понял, врут или нет.

Гонфайтер! Ковбой! Мастер! Как поезда грабить так мастер, а как головой думать? Чего совать голову в петлю? Один ствол против двух десятков. Явный поборник идеи «Мужчина должен жить красиво, но кратко».

Корин, сыто рыгнув, запустил костью в дремавшего у очага грязно-белого кобеля. Тот, сперва рыкнув спросонок, тут же вгрызся в нежданный дар, кося глазом на варвара. Мол, мало ли чего ему еще в голову взбредет. Может опомниться, отбирать броситься. Белоголовый усмехнулся. Он понимал собаку. Временами за такую кость Корин сам бы порвал глотку кому угодно. Но не сейчас. «Жри, старый пес. У меня сегодня радостный день. Я его нашел. Последнего. Жри. Порадуйся со мной». Накатила тоска. Варвар, вздохнув, поднялся из-за стола. Пора.

Нил ждал его у коновязи.

— Надо спешить. Летящий меняет охрану в Час волка. Времени мало.

Встреча с вором была подарком судьбы. Без этого проныры попасть в замок колдуна было нереально. А чаровник задолжал Корину. Крепко. Пришла пора отдавать.

Когда вдалеке показались стены укрепления, Нил придержал лошадь.

— Приехали, дальше пешком.

Они дружили с детства. Смешали кровь в восемь лет. Вместе убили первого пикта в десять. К 13 им захотелось взрослой жизни. Еще целый год вождь не отпускал их из племени. Такой длинный (как казалось тогда) год. Затем дорога. Всегда вместе. Первые серьезные раны, первые поражения. Они обрастали мясом, теряя самоуверенность. День за днем. Скоро наемный отряд, организованный Троицей (как прозвали их среди искателей удачи), прослыл одним из самых надежных. Если они брались за работу, то делали все, чтобы довести ее до конца. Это их и погубило.

Заказ от некоего Летящего, привезенный полным туранцем с бегающими глазками, не глянулся сразу. Корин не любил связываться с магами. А что от туранца, что от работы несло чародейством. Раздобыть некую шкатулку, перевозимую под сильной охраной. Не исключено присутствие волшебников. Доставить ларец нанимателю. Получить награду. Весьма щедрую. Варвар уже почти отказал. Но братья воспротивились. Это была их первая серьезная ссора. И последняя.

Атаковали повозку без ошибок. Рухнула поперек дороги сосна, преграждая дорогу передовой четверке задоспешеных всадников. Ударили в упор арбалеты, сшибая бойцов охраны, принося смерть и сумятицу.

Все изменилось в мгновение. Казалось, сам лес обратился против Корина с братьями. А из повозки били в его ватажников фиолетовые молнии, выхватывая жизнь за жизнью. Белоголовый рванулся к повозке… Удар.

Когда он пришел в себя, все уже закончилось.

Похоронив сожженные тела братьев, варвар отправился в путь. Он найдет. Всех. Чаровников из повозки, туранца, Летящего. Всех.

Корин вынырнул из воспоминаний. Сегодня он закончит дело.

Нил поднял руку.

— Ловушки, — одними губами шепнул он, – за мной шаг в шаг.

Варвар не знал, что именно понадобилось вертлявому коротышке в цитадели волшебника. Ему было все равно.

Тоннель. В неверном свете факела проявляются оплывшие стены, низкий потолок. Водяная капель. Люк.

Вор приложил что-то к массивной крышке.

— Давай, друг мой варвар, покажи свою знаменитую силу.

Белоголовый шагнул под люк. Вздулись вены, задрожали напрягшиеся мышцы. Раздался треск. Засов наверху не выдержал. Громыхнула о камни крышка люка. Одновременно с вырвавшимся наружу Корином. Первые двое стражников не успели понять, что происходит. Третий даже успел схватиться за меч…

Нил скользнул к полуприкрытой двери.

— Везет, никого. Нам наверх.

Мимо тенью скользнул варвар. Вор, увидавший его лицо, передернулся. Так, наверное, смотрел на врагов Бог войны. Ничего человеческого не осталось сейчас во взгляде Корина. Глазами своего верного слуги, прищурясь, смотрела Смерть.

Везение закончилось довольно скоро. В зале на втором этаже. Белоголовый, не снижая скорости, врезался в группу судачащих, как деревенские кумушки, воинов.

Лица стражников, на которых непонимание сменяется ужасом. Свист мгновенно утратившего блеск полуторника варвара. Хрип. Вопли. Влажное чмокание окровавленного лезвия. Шум падения тел. Редкий звон сталкивающейся стали. Крик из дальнего угла зала. Крик, приводящий в чувство растерянную охрану. Крик, на который бросается Корин, уворачиваясь от огненного шара, закрываясь стражником от ветвящейся молнии. Вкладывая в этот бросок все мастерство, всю силу, всю ненависть, копившуюся годами.

Варвар стоял, глядя в глаза человеку, когда-то захотевшему не принадлежавшую ему шкатулку. Этим убив многих неплохих людей. Варвар стоял, не отпуская тускнеющего взгляда мага. Ощущая его затухающее сердце клинком своего меча.

Что-то кольнуло в предплечье.

Поворот. Темнеет в глазах. Подгибаются ноги.

— Извини, друг мой варвар, ничего личного.

Каменный пол вдруг оказывается совсем рядом.

«Спите спокойно, братья. Я отомстил…»

Варвар, блин, на букву «К». Сила есть, ума не надо. Кто тебе мешал про вора подробнее выяснить. Знал бы тогда, что он не только кражами промышляет. А тут такая возможность двух зайцев одним выстрелом. Нет! Я мстю, и мстя моя страшна. Хоть колдуна грохнул…

Кирилл поднял руку. Бойцы застыли на полушаге, настороженно впитывая лесные звуки. Змей вопросительно повел стволом автомата. Мезур поморщился. Ничего. Ну и не очень-то хотелось. Движение ладонью. Группа пошла.

Майор не был согласен с диспозицией. Еще в штабе он, рубя воздух ладонью, доказывал Лексеичу: далеко. Далеко топать столько по джунглям, не имея практически никакой информации о патрулях, ловушках, минных полях, наконец!

Генерал кивал, а затем убивал все доводы Бешеного одной фразой: «Ты коммунист?»

На это возразить было нечего. Таки да, он самый. Тогда ноги в руки, и аллюр три креста.

Слева на 9 часов заблажила дурным голосом какая-то тварь. Блеснул зубами в подступающих сумерках, черный как смоль Мганга, приданный ценный кадр: мол, не ссы, дорогой товарищ, это все местная фауна.

Змей с Косматым не отреагировали. 9 часов в их участок обзора не входил. Мезур глянул на компас. Затем на часы.

«Плохо идем, медленно». Показав группе, что надо прибавить, майор вновь покосился на приданный кадр. Тот внушал сомнения. Впрочем, любой навязанный сверху товарищ их бы внушал. Паренек явно проходил подготовку в Конторе. Но этого было недостаточно.

Своих бойцов майор знал как облупленных. Пришлого не знал вовсе, ни его выносливости, ни реакций, ни слабостей. Но: «Ты же коммунист!» Плюс Мганга родом из этих мест.

Ладно, бой покажет.

Вот через полчаса и покажет.

Ближний периметр.

Как-то очень тихо. Где-то впереди обязательно расставлены секреты. Этих «Пантер» тоже не пальцем делали.

Солнце окончательно исчезло за горизонтом.

Первый секрет углядел Змей, горец наш глазастый. Дав отмашку, Вагиз исчез в зарослях.

Минута. Две. Пять. Семь.

Грузин, вынырнув из кустов, наклонился к командиру.

— Трое с пулеметом, – одними губами сказал он, — было. Лагерь уже слышно.

Схему работы все знали назубок. Как и нужное строение.

Четыре тени в «лохматках» застыли на границе темноты.

«Трое с собакой. Ушли. Минута. Полторы. Четыре жлоба обратно. Еще трое. Повтор. Две минуты. Вагон времени»

Пошли.

Длинный кошачий бросок между утекающими мгновениями. Внутри мерно отсчитывал секунды его личный золотой хронометр.

Такой висел в кабинете отца. На левой от входа стене. Высоко. Он, даже вскарабкавшись на кресло, не мог дотянуться до волшебного тикающего шара.

30 секунд.

Впереди вырастала стена бамбуковой хижины. Там, внутри их ждал Грааль. Кожаный, формата А4. С надписью «Top secret».

За правым плечом дыхание Змея.

Дверь.

45 секунд.

В тот день, когда Кирилл смог дотянуться до хронометра, он стал взрослым. Внезапно вошедший отец, улыбаясь, подбросил его, вцепившегося в заветный предмет, вверх. Мальчишка понял: теперь жизнь начинается по-настоящему.

Распахнутый в удивлении рот высокого негра в натовском камуфляже.

«Извини, шоколадка, ничего личного»

На поиски папки оставалось целых 30 секунд. Вагон времени.

Когда ситуация изменилась, Мезур был на полпути к чащобе.

Первыми, как всегда, появились псы.

Самого резвого, пегого молодого кобеля, майор пропустил над собой, плечом сбив в сторону. Второго и третьего снял оставшийся на подстраховке Косматый.

А потом из глубины лагеря ударили пулеметы.

Пытаясь уползти из-под убийственного ливня, Кирилл осознал, что уже минуты полторы не ощущает проводника. Это значило, что тот исчез еще до атаки.

Последним, что расслышал майор спецназа Кирилл Мезур, были приближающиеся разрывы гранат. Из 7-го лупят…

Тоже мне элита, соль земли, советский спецназ – крота не вычислили, местность не разведали…

Сидящий перед экраном 60-дюймового телевизора маленький, кульгавенький, страдающий плоскостопием, изжогой и несварением зритель, тяжело вздохнув, щелкнул ленивчиком. «Приключения Язона дин Альта, косморейнджера и пирата» — возникло на экране. Громко зарычал царь зверей.

Зритель завозился, устраиваясь поудобнее.

Ему было волнительно.

Рваный отсвет факелов едва разгонял тьму, царившую под сводами гигантского зала. Нестройный гул голосов, перекрываемый азартными вскриками, казалось, заполнял весь его огромный объем.

Толпящиеся возле стола бородатые мужики в рогатых шлемах, уважительно поглядывали в сторону очага.

Там было шумно.

— Нет, Брюс, ты, конечно, Мастер…

— Если уважаемый запамятовал, меня зовут Ояма.

— Ну да, я к чему, тебе бы сразу в окошко, не тормозя…

— Да отвянь ты от ниндзи, давай лучше бахнем!

— Не гони лошадей, генацвале, успеем, Корин, братуха, хоть ты ему скажи…

— Очи ее, как звезды в осеннем небе, груди ее…

— Это ты мою Мэри не видал, вот там очи, а уж груди…

— Мужики, ну давайте по 50…

— Зря буром в город полез, погодить надо было…

— Майор, ну хоть ты меня уважаешь?

— Да погоди, я чего придумал, одного бойца запустить надо было глубже…

Twentieth Century Fox представляет. В далекой-далекой галактике…