Мастер и Маргарита — произведение Михаила Булгакова под пристальным взглядом профессора философии.
После публикации ранних редакций романа наступило время для их осмысления. Были выдвинуты два подхода к пониманию работы автора над романом и отношения между редакциями. Согласно первому подходу, редакции романа представляют собой ряд последовательных приспособлений к цензурным условиям. Написание более поздних вариантов было предпринято с целью сделать возможной публикацию романа в Советском Союзе. Согласно второму подходу, переход от одной редакции к другой обусловлен изменением авторского замысла, его последовательным углублением, с размышлениями автора над происходящими его жизни событиями.
Сразу скажу, что являюсь сторонником второго подхода — различия между редакциями явно не укладываются в рамки (само)цензурной правки. Здесь надо отметить и два подхода к «пилатовым главам». Согласно одной точке зрения «пилатовы главы» — это пародия на атеистическую, толстовскую и позитивистскую трактовку евангельских событий. Согласно другой — иносказательное отражение событий жизни самого М.А. Булгакова. Представляется, что в рассказанной в романе истории Га-Гоцри соединились оба эти мотива. Булгаков не пытается представить слова Иешуа как слова исторического Иисуса. Но наличие автобиографического аспекта позволяет нам увидеть в некоторых моментах «пилатовых глав» отражение мыслей самого Булгакова.
Мы сосредоточим внимание на трех вопросах. 1) Кем становится Маргарита после смерти? 2) Что представляет собой «покой», дарованный Мастеру и его подруге? 3)Чем завершается роман о Пилате? Рассмотрим каждый из этих трех моментов в различных редакциях финала. Редакции будем обозначать римскими цифрами, а поставленные выше вопросы — арабскими. Затем сделаем некоторые общие выводы.
I «Великий канцлер» с главами дописанными и переписанными в 1934-1936
Маргарита так и остается ведьмой. После отравления Маргарита вновь натирается магической мазью. Уже в сцене финального полета Булгаков следующим образом описывает Маргариту. «Не узнал Маргариту Мастер. Голая ведьма теперь неслась в тяжелом бархате, шлейф трепало по крупу, трепало вуаль, сбруя ослепительно разбрызгивала свет от Луны.»
Воланд говорит Мастеру:
«- Ты награжден. Благодари, благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты сочинил, но о нем более никогда не вспоминай. Тебя заметили, и ты получишь то, что заслужил. Ты будешь жить в саду, и всякое утро, выходя на террасу, будешь видеть, как гуще дикий виноград оплетает твой дом, как цепляясь ползет по стене. Красные вишни будут усыпать ветви в саду. Маргарита, подняв платье чуть выше колен, держа чулки в руках и туфли, вброд будет переходить через ручей».
«Свечи будут гореть, услышишь квартеты, яблоками будут пахнуть комнаты дома. В пудреной косе, в стареньком привычном кафтане, стуча тростью, будешь ходить, гулять и мыслить. Исчезнет из памяти дом на Садовой, страшный Босой, но и исчезнет мысль о Га-Ноцри и о прощенном игемоне. Это дело не твоего ума. Ты никогда не подымешься выше, Ешуа не увидишь. Ты не покинешь свой приют». Ключевые для данной редакции слова: «Это дело не твоего ума. Ты никогда не подымешься выше, Ешуа не увидишь». Их нет в более поздних редакциях. «Приют» данный Мастеру и его подруге сходен со средневековым представлением о «лимбе». Это внешняя область ада, в ней находятся добродетельные и мудрые нехристиане, в том числе, такие мастера как Гомер и Вергилий. Они не испытывают каких-либо мучений, но лишены богообщения. Божественный свет до них не доходит. Зато они могут общаться друг с другом.
Мастер написал роман, в котором выражен нехристианский взгляд на евангельские события, поэтому рая он не заслужил. Однако, он и не имел какого то злостного, антихристианского умысла (каковой был у Берлиоза). Поэтому лимб – вполне подходящее для него место. Так же, вполне понятно, что Иисус именно через Воланда направляет в него Мастера. Лимб — это всё-таки часть ада, в котором хозяином является дьявол.
II «Мастер и Маргарита». Полная рукописная редакция 1938 года
1. После отравления облик Маргариты изменяется. Азазело своими железными руками повернул ее как куклу, лицом к себе и вгляделся в нее. «На его глазах менялось лицо мертвой в предгрозовых сумерках. Исчезло ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и смягчилось, и оскал ее стал не хищным, а просто женственным». Маргарита поднимается «живая и сильная», но ведьмой автор ее уже больше не называет и мазью она не пользуется. Как выглядит Маргарита во время полета, не описывается. Автор ограничивается замечанием: «себя Маргарита не могла увидеть». (Полет в данной редакции описан глазами Маргариты).
Есть мнение, что Маргарита – это, в общем-то, отрицательный персонаж. В пользу этого мнения приводят те или иные эпизоды, свидетельствующие о моральной двусмысленности поведения Маргариты. Не будем обсуждать сейчас, есть ли такая двусмысленность в тех или иных конкретных ситуациях. Отметим только, что вообще Булгакову нравится показывать некую нравственную двусмысленность положительных героев (особенно героинь). Вспомним Серафиму из Бега. Само имя ее – говорящее. И в фильме этот образ трактуется в сугубо ангельском ключе. Вспомним теперь сцену, когда в Стамбуле Серафима, доведенная до крайности, идет продавать себя. В фильме этот момент смягчен. Там героиня, когда Голубков и Чарнота идут ее отвоевывать у клиента-грека, находится в каком-то оцепенении, ступоре. Эта ситуация для нее явно невозможная, невыносимая. Но в самой пьесе не совсем так. Серафима говорит греку (видимо предположившему, что расположиться у нее дома будет не очень удобно): «О, нет, нет! Это будет очень удобно. Мы посидим, поболтаем. Правда, мы живем на бивуаках…». Да и сам Голубков, оказавшись в контрразведке, передает свою возлюбленную из-за страха перед физической болью. В фильме этот момент тоже трактуется немного иначе, но в пьесе Голубков пишет ложный донос на Серафиму именно под угрозой пытки раскаленной иглой. Булгаков даже берет в качестве эпиграфа к «Третьему сну», в котором содержится этот эпизод, слова: «…Игла освещает путь Голубкова». Вот что освещает «Рыцарю Серафимы» (вариант заглавия пьесы) путь, когда речь идет о ее жизни и смерти… При этом упомянутые персонажи несомненно продолжают оставаться для Булгакова положительными. Тот же Голубков вскоре проявляет решительность и мужество, борясь за спасение любимой. В этом Булгаков продолжает великую психологическую линию русской литературы: «Широк человек, я бы сузил».
2. Воланд говорит Мастеру:
«Он (Пилат) пошел на соединение с ним (Иешуа) … и, полагаю, найдет наконец покой. Идите же и вы к нему! Вот дорога, скачите по ней вдвоем, с вашей верной подругой и к утру воскресенья вы, романтический мастер, вы будете на своем месте. Там вы найдете дом, увитый плющем, сады в цвету и тихую реку. Днем вы будете сидеть над своими ретортами и колбами, и, быть может, вам удастся создать гомункула. А ночью при свечах вы будете слушать, как играют квартеты кавалеры. Там вы найдете покой. Прощайте! Я рад!» Намного более оптимистичный финал. Мастер и Маргарита направляются вслед за Пилатом к Иешуа. Однако, в этом финале содержится противоречие: если Мастер и его подруга идут к Иисусу, то причем тут кавалеры и квартеты?
III. «Мастер и Маргарита». Окончательная редакция 1938-1939 гг.
1. Во время полета облик Маргариты так же не описывается. Изменения Маргариты после смерти сходно с предыдущим, но при этом еще больше подчеркнут временный характер ее «ведьминых» черт. «Своими железными руками Азазелло повернул ее как куклу, лицом к себе и вгляделся в нее. На его глазах лицо отравленной менялось. Даже в наступавших грозовых сумерках видно было, как исчезало ее временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал ее стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом». Маргарита определенно больше не является ведьмой.
Финальный абзац, который при последней правке был заменен на Эпилог. «Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Здесь возникает мотив, неожиданно сходный с набоковским. Герой “Bend Sinister” Круг в момент невыносимого душевного страдания «внезапно воспринимает простую сущность вещей и осознает <…>, что он в надежных руках, ничего земное не имеет реального смысла, бояться нечего, и смерть — это всего лишь вопрос стиля, простой литературный прием, разрешение музыкальной темы <…> утешенный Круг возвращается в Лоно его создателя». Все отрицательные персонажи «Bend Sinister» — это ничто иное, как «нелепые миражи, иллюзии» («Предисловие»).
Булгаковский Мастер как герой литературного произведения «отпускается», освобождается его автором. Сознание героя растворяется в сознании автора, которое его и породило. Представляется, что «кто-то» здесь – это сам Михаил Афанасьевич. Так же как Мастер отпускает Пилата, Булгаков отпускает Мастера. Для Набокова отношения между автором литературного произведения и его персонажем имеют глубокое метафизическое значение. В его мировоззрении эти отношения соответствуют отношениям между Богом и человеком. Сам Набоков говорил о том, что Беркли и Бергсон оказали влияние на его метафизику. И здесь уместно будет вспомнить, что в философии Беркли «абсолютно существует только Бог, души существуют только относительно Бога, ощущения – только относительно душ, а вещественные объекты только относительно ощущений» . Может быть и самого Михаила Афанасьевича Кто-то отпускает на свободу так же, как он отпустил Мастера, а тот отпустил своего героя?
IV Эпилог, добавленный при правке в мае 1939 года
В издании 1973 года этот финал оказался соседствующим с последним абзацем 32-й главы. Однако, как известно, Булгаков дал Эпилог как альтернативу этому абзацу. В новом финале обращают на себя внимание несколько моментов.
1. «Непомерная красота Маргариты». В этой непомерности видят признак ее демонической природы. Однако надо принять во внимание следующее. Вся сцена дана через восприятие Ивана. Это взгляд не автора, а Ивана, находящегося в возбужденном (мягко говоря) состоянии.
2. «Его (Ивана) исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто». Мотив сходный с предыдущей редакцией, только затихает память уже не Мастера, а Ивана.
3. В предыдущих редакциях Пилат идет к Иешуа, но сама их встреча не описывается. В данной редакции Булгаков излагает их разговор.
«- Боги, боги, — говорит, обращая надменное лицо к своему спутнику, тот человек в плаще, — какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляющее, — ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?
— Ну, конечно не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — тебе это померещилось.
— И ты можешь поклясться в этом? — заискивающе просит человек в плаще.
— Клянусь, — отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются.- Больше мне ничего не нужно! — сорванным голосом вскрикивает человек в плаще и поднимается все выше к луне, увлекая своего спутника. За ними идет спокойный и величественный гигантский остроухий пес». Казни не было… Эти слова встречаются уже в главе «Погребение» и вот теперь Булгаков выносит их в эпилог. Что же может означать эта фраза?
Первая возможность — Иешуа просто-напросто лукавит, чтобы успокоить Пилата. Если принять этот вариант, то в Эпилоге можно будет обнаружить весьма существенный разрыв с мировоззрением, присущим русской классической литературе. Принимаемое со смирением и без попыток от него уклониться страдание в русской литературной традиции имело глубокий религиозный и нравственный смысл. Эта литературная традиция связана и с русской церковной традицией почитания невинноубиенных, таких, как князья Борис и Глеб, принявших смерть без сопротивления. У Булгакова, напротив, рая оказываются достойны погибшие в бою (причем даже не столь важно на чьей стороне они сражались). «Страдание приемлю» — говорит обвиняемый в убийстве отца Дмитрий Карамазов. В этом принятии страдания Дмитрий несомненно следует за Христом. Можно вспомнить слова из чина монашеского пострига: «По ком грядеши? По тебе, Господи». В финале «Мастера и Маргариты» страдание уже самого Иисуса оказывается настолько не имеющим смысла, что единственным способом утешить Пилата становится отрицание самого факта казни.
Другая возможность — казнь была лишь видимостью. Таково учение докетизма — раннехристианского гностического учения. Здесь будет уместно отметить, что булгаковская антропология, начиная с первого его романа, последовательно строится на различении и противопоставлении элиты и массы. Этим она резко отличается от ортодоксально-христианской антропологии предшествующих русских классиков и во многом сближается с гностической. Поясним, в чем заключается отличие гностической антропологии от ортодоксально-христианской. Ортодоксально-христианская антропология предполагает отсутствие неизменных и непреодолимых качественных различий между людьми. Праведник может пасть, грешник может покаяться и стать святым. Духовное возрождение, воскресение — одна из ключевых тем русской литературы. Замысел третьего тома «Мертвых душ», «Преступление и наказание», «Воскресение» — яркие вехи в разработке этой темы. Совсем другое понимание человека у Булгакова. Оно перекликается с гностицизмом, который предполагает жесткое разделение всех людей на три принципиально различные категории. Между этими категориями нет ничего общего и переход из одной в другую невозможен. М.Э. Поснов следующим образом описывает это разделение: «гностики… делили людей на три класса: пневматиков, в которых имел перевес Божественный дух из идеального мира, — психиков, у которых имело место смешение духовного начала жизни с материей, — и соматиков или гиликов, в которых господствовало материальное начало». В «Белой гвардии» мы можем как раз видеть четкое разделение всех персонажей на три группы, которые могут быть соотнесены с тремя категориями гностиков. Белая гвардия от Най-Турса до Николки — это, безусловно, пневматики — люди особых духовно-нравственных качеств. Интеллигентные обыватели, вроде «Василисы» — «психики». Они образованны, но при этом слабы и трусливы. Петлюровцы и поддерживающие их массы — гилики, низший класс людей (если их вообще можно назвать людьми), ничего, кроме отвращения они вызывать не могут. По отношению к ним обычные нормы действовать не могут, с ними надлежит бороться всеми силами и средствами. Невозможно представить себе переход героя из одной категории в другую. Самое большее — психик может некоторое время маскироваться под пневматика, но в критической ситуации его ожидает неминуемое разоблачение (пример — муж Елены). В «Собачьем сердце» мы находим гностическую антропологию в ещё более заостренной форме. Возможно ли надеяться на духовное воскресение Шарикова? Назад, в собачку, его поскорее превратить, и дело с концом. Булгаков анти-Достоевский, как по своему отношению к «простому народу», так же, как и по отношению к страданию. Не означает ли последняя редакция эпилога переход Булгакова от гностической антропологии к гностической христологии? Конечно, атеистом Булгаков не был, но не был он и клерикалом. Показательными являются слова, которые Бог говорит Жилину в описании сна Алексея Турбина:
«Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы».
«Да, говорю, уволь ты их, Господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?»
«Жалко, Жилин, вот в чем штука-то», — говорит».
Наконец, возможно, что смерти Иисуса не было в том же смысле, в каком не было и любой другой смерти. Здесь уместно вспомнить главу «Погребение». «Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. … Кое-что Пилат прочел: «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…» Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: «Мы увидим чистую реку воды жизни… Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл…» Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «…большего порока… трусость». Конечно легко понять, что здесь важны первые и последние слова: «Смерти нет..», «…большего порока… трусость». Не было не только казни Иешуа — смерти вообще нет (но остается нравственная ответственность).
Несомненно, творчество М.А. Булгакова является продолжением великой русской литературной традиции 19 века. Но в то же время оно содержит в себе и острую мировоззренческую полемику с ее магистральным течением. В экстремальной ситуации начала 20 века тускнеют прежние идеалы. Происходит радикальный разрыв с аксиомами классического интеллигентского сознания. Разочарование в опрощении и осознание ценности «цветущей сложности». Отказ от благоговения перед религиозно-нравственными достоинствами «мужичка» и утверждение идеала интеллектуальной и духовной элиты. Отрицание нравственной ценности принятия страданий без сопротивления и утверждение идеала воина. Прощание с «толстоевским» и поиск новых ответов на вечные вопросы.
Купить легендарное произведение Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» вы можете, как и многое другое на сайте Литрес.ру
Загрузка ...