Профессор философии о фантастике

А не самый ли философский жанр фантастика? И что под ей понимать? Фильмы по комиксам вряд ли можно назвать философскими, но в чём тогда заключается мудрость этого жанра?

Давайте спросиv об этом профессора философии Арапова Александра Владиленовича.

Александр Владиленович Арапов — Профессор института заочного экономического образования Воронежского государственного университета, Член-корреспондент Российской академии естествознания, Член Российского философского общества, член Новой экономической ассоциации, Эксперт Единой дискуссионной площадки Совета при Президенте РФ по модернизации экономики и инновационному развитию России. Доктор философских наук. Награжден  медалью им. В.И. Вернадского

Здравствуй, Александр Владиленович.

Не самый ли философский жанр фантастика?

Я бы не сказал, что фантастика сама по себе самый философичный жанр. Но в советское время в фантастике разрешалось выражать такие идеи, которые не пропустили бы в других жанрах. Во-первых, фантастика как бы заведомая выдумка, поэтому к ней критерии соцреализма применялись не так жестко как, скажем, в романах о секретарях обкомов. В фантастических произведениях было возможно открыто излагать социальные проекты, возможные варианты будущего. Хотя цензура, безусловно, работала и над фантастикой.

В каких направлениях фантастики наиболее философичны? В чем заключается философия фантастики?

Научная фантастика описывает возможное будущее, а фэнтэзи – невозможное прошлое. Научная фантастика философична, а фэнтэзи мифологично. Причём мифологичность эта надуманная, она не идет от души, от сердца. Конечно, есть такие вершины, в которых фэнтэзи перерастает себя. Это, прежде всего, Толкиен. Ему удалось создать настоящий эпос и почти настоящую мифологию.

Каждый из писателей (в том числе, фантастов) выражает свою философию. Я не думаю, что у фантастики есть какая-то общая философия.

Какую фантастику предпочитаешь ты и почему?

Я  ценю в фантастике то же, что и в литературе вообще. Позволю себе процитировать здесь Набокова:

«Для меня литературное произведение существует постольку, поскольку оно даёт мне то, что я простейшим образом называю эстетическим наслаждением, то есть такое ощущение, при котором я где-то как-то нахожусь в соприкосновении с иными состояниями сознания, для которых искусство (иначе говоря: любопытство, нежность, доброта и восторг) является нормой».

Это могут быть произведения разных эпох, стилей и направлений. Особо хочу отметить Ивана Ефремова. Он обладает способностью вводить читателя в трансовое состояние. Не случайно он так интересовался йогой и буддизмом.

Как ты относишься к рассуждениям, что фантастика не серьёзный жанр? И не причиной ли этому темы, вроде нашествия марсиан, черепашек-ниндзя, людей-мутантов?

В каждом жанре есть неудачные, пустые и бессодержательные произведения. Фантастика выигрышный для коммерчески ориентированного писателя жанр в том смысле, что в нем легче написать произведение интересное хоть как-то и хоть кому-то. С помощью фантастики легче развлечь невзыскательную публику, чем с помощью, скажем, реалистического психологического романа. Поэтому в поисках лёгкого успеха и заработков в неё устремилось много людей не слишком умных и талантливых. Это, не только фантастики касается, есть еще пара таких жанров, детектив, например. В детективной литературе, тоже есть великие книги, и есть «криминальное чтиво».

Как ты считаешь, не умерла ли фантастика, как жанр? Будет ли возрождение смысловой фантастики, после бесконечных космических баталий и вариаций на темы Толкиена?

В нынешнем «состоянии постмодерна», вообще, произошел кризис осмысленности. Имеет место сознательный или бессознательный отказ от смыслов и в реалистической и в фантастической литературе. Постмодернизм подверг смыслы критике, но теперь он сам оказался под вопросом. Конец истории не наступил. Человек даже в, казалось бы, благополучной Европе оказывается теперь в ситуациях, когда надо делать жизненно важный выбор. Тут возникает потребность в смыслах. Зачем жить и за что умирать. Следовательно, возникает и запрос на литературу, по-настоящему  поднимающую философские, этические проблемы.

Каких авторов из отечественной и зарубежной фантастики ты выделяешь?

В отечественной фантастике, безусловно, есть два лидера  — это Иван Ефремов и братья Стругацкие. Это два мировоззрения, два взгляда на человека и на страну. У Ефремова есть интуиция счастья, а у Стругацких – интуиция кошмара. Это не значит, что Ефремов не может изображать страшные моменты или Стругацкие не могут изображать счастливые. Но главное не это. Стругацкие стали частью очень большой политической и даже метаполитической игры. Уже в середине 1960-х гг. советской элите стало ясно, что текущее состояние советского общества – промежуточное. Так бесконечно жить нельзя. Никакого коммунизма в СССР в сколько-нибудь обозримой перспективе не будет, и пролетарской революции в США тоже не предвидится. «Закопать» (как выразился Хрущев) капитализм не получится. Значит, что-то надо делать. Но что именно? Здесь возникли две противоположные точки зрения. Первая точка зрения  — «почвенническая», архаизирующая: советский человек должен вернуться к своим корням, истокам, традициям. Истинная советскость для почвенников совпадает с традиционностью, с общинным, крестьянским мировоззрением. Деревня  — подлинный хранитель такого мировоззрения, но оно запрятано где-то глубоко и в душе городского русского, и надо это мировоззрения пробудить в себе и побороть соблазны западной цивилизации. Прогресс подозрителен, а нежелание «жить как все» – откровенно вражеское настроение. В литературе такую позицию выражали так называемые «деревенщики». Было и другое направление. Его представители видели выход в модернизации советского общества, сближении его с Европой и, вообще, с Западом. Но это требовало не только политической или экономической реформы. Это требовало смены культурного кода, культурной матрицы русской цивилизации. Необходимо внедрение рациональной, прагматической психологии, ориентированной на прогресс.  Само собой это не произойдет. Нужна спланированная и хладнокровно осуществляемая политика. Сложилось так, что Стругацкие стали основными выразителями этой второй тенденции. Они выдвигают идею прогрессорства. Прогрессоры осуществляют модернизацию на тех планетах, которые отстают от Земли в цивилизационном развитии. При этом действуют они исподволь и, разумеется, не спрашивая согласия местных жителей на свою деятельность. Кроме того, оказывается, что в условиях контакта с инопланетными цивилизациями землянам необходимы спецслужбы (Комкон-2).

Получается так, что деятельность прогрессоров иногда приводит к кровавым трагедиям («Трудно быть богом»), а в результате деятельности спецслужб гибнут невинные люди (это подробно описано в «Жуке в муравейнике»). Но, несмотря на эти издержки, все равно прогрессоры и Комкон должны продолжать свою деятельность. Альтернативы этому нет. В «Попытке к бегству» показано традиционное общество, там в концлагерь попадают те, кто «хотел странного», т.е. не желал жить как все. В «Улитке на склоне» дан пугающий образ традиционной цивилизации – «Лес», и там Кандид, сам того не желая, выполняет некую модернизирующую роль. И там показано, что альтернативы модернизации у поселений «Леса» фактически нет, если они не модернизируются настолько, что смогут себя защищать, то эти будут просто уничтожены цивилизацией «славных подруг», причем мужчины будут уничтожены физически.

Ефремов не принадлежал ни к тому, ни к другому направлению. Он до конца верил в коммунизм. Он, конечно, понимал, что развитие советского общества может пойти куда-то не туда, и об этом написал «Час быка». Но, тем не менее, построение коммунизма он считал и возможным и исторически необходимым. Он пробовал описать коммунизм. Получилось, на мой взгляд, достаточно убедительно, хотя его утопия несколько похожа на антиутопию. Общество из «Туманности Андромеды» напоминает общество из замятинского «Мы», только описанное благожелательным взглядом. В идеальном обществе Ефремова фактически отменена личная собственность (не частная, а именно личная, бытовые предметы!). Все личные вещи умещаются в небольшом чемоданчике. В обществе будущего человек будет иметь меньше вещей, чем он имел в СССР в момент написания этого произведения.  Но собственность это полбеды, главное – в нем родителям запрещено самим воспитывать своих детей! Теоретически мать может, в порядке исключения, принять решение самой воспитывать своего ребенка. Но это означает для нее и ребенка ссылку на так называемый «остров матерей», что фактически означает выключение ее из социума. Но Ефремов полагает, что только так можно победить эгоизм, частнособственнические инстинкты, которые в противном случае разложат коммунистическое общество изнутри, приведут к войне всех против всех. Для Стругацких социалистическое общество – это «Град обреченный». Начинали они тоже с проекта коммунистического общества, с «мира Полдня». Но завершили свое социальное конструирование проектом крайне иерархизированного общества, в котором людей распределяют по трем кругам, среди которых есть настоящий ад, а немногие достойные блаженствуют в раю. Это роман «Белый ферзь», который так и не был написан, но существует его краткое изложение, сделанное Борисом Стругацким. Фантастика Стругацких оказалась тесно сплетена с реальным политическим проектированием. Это, по крайней мере, для советской фантастики, уникальный случай.

Из зарубежных авторов я бы выделил Рэя Брэдбери и Артура Кларка. Очень мощное видение будущего, всё очень четко и по существу. У Рэя Брэдбери, пожалуй самый убедительный отрицательный образ будущего (точнее, несколько образов, один ужасней другого), а у Артура Кларка –положительный. Тоже интуиция кошмара и интуиция блаженства.

Насколько ты разделяешь мнение, что Стругацкие и некоторые советские фантасты являются лидерами в мировой фантастикt? При всем уважении к отечественным мэтрам, не слишком ли громкое заявление?

Я думаю, за пределами бывших соцстран наша фантастика не совсем понятна. Много, часто самое важное, что находится в подтексте, в аллюзиях ускользает. Остается одна фабула. Это не зависит от перевода. Если американец даже знает русский и будет читать Стругацких в оригинале, всё равно многое упустит. Но, в любом случае, Иван Ефремов и братья Стругацкие  — это писатели мирового уровня.

Если говорить о громкости заявлений, то для отечественной интеллигенции 60-х – 80-х годов советские фантасты значили очень много. Они были выразителями сокровенных мыслей и чувств целого поколения интеллигенции. Отсюда такие оценки.

Что ты думаешь о современных фантастических образах, рожденных массовой культурой и, сошедших со страниц комиксов?

Честно говоря, я о них не думаю. Потому что там нет предмета для раздумий. Конечно, комиксы и блокбастеры не обязательно должны быть источником глубоких раздумий. Достаточно того, чтобы они развлекали. Меня они не слишком забавляют, но это уже вопрос вкусов, о которых не спорят.

Чем ценна фантастика для читателя?

Я снова процитирую Набокова:

Следует лишь расслабиться и довериться собственному позвоночнику — хотя чтение и головной процесс, но точка художественного наслаждения расположена между лопатками. Лёгкая дрожь, пробегающая по спине, есть та кульминация чувств, которую дано пережить роду человеческому при встрече с чистым искусством и чистой наукой.

Вот этой «лёгкой дрожью между лопатками» и ценна для читателя литература, в том числе и фантастическая.

Почему в нашей стране фантастика и детектив зарождаются лишь в 20 столетии? Это как-то связано с экономической и культурной отсталостью России дореволюционной?

Скорее не с отсталостью, а с ориентацией нашей литературы на «серьёзность». Фантастика и детектив считались несерьёзной литературой, поэтому серьёзные писатели в 19 веке ей не занимались. А если и занимались, то не очень получалось.  Русской культуре не хватало легкости, не хватало Жюль Верновской французистости.

Что нужно, чтобы стать фантастом?

Умение создавать миры из самого себя. Впрочем, это нужно любому писателю.