Интервью об отечественной фантастике XIX — нач. XX столетий

Интервью об отечественной фантастике XIX - нач. XX столетий

Мы уже беседовали с философом, политическим и экономическим экспертом А.В. Араповым на тему фантастики. Тогда мы затронули тему отечественной фантастики, но, на мой взгляд, эту тему стоило бы развить. Мы решили поговорить об отечественной фантастике конца 19 — начала 20 столетия.

Почему у нас не зародился научно-фантастический жанр в век промышленных бумов? Что это, вечная исконно-русская отсталость, страх всего нового? Какую роль сыграл коммунизм в зарождении фантастики?

Давайте обо всём по порядку.

 

Приветствую, Александр Владиленович.

Фантастический жанр в литературе у нас в стране, хотя и имеет богатую историю, но, всё же, в сравнении с зарубежными аналогами, достаточно молод. Почему так сложилось и, кто был предтечей этого жанра в конце 19 – начале 20 столетия у нас в стране? Кого, вообще, из фантастов, назовём их условно так, ты можешь отнести в отечественной литературе 19 — начала 20 столетия? Почему у нас не появился свой Жюль Верн, свой Г. Уэллс? В обществе с сильнейшими литературными традициями.

Если говорить формально, то мы не только не отстали от других стран в появлении научно-фантастических произведений, но даже и обладаем приоритетом. В 1824 году Фаддей Булгарин опубликовал фантастическое произведение «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке», а в 1825 – «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию Земли». Напомню, что Жюль Верн опубликовал свое «Путешествие к центру Земли» только в 1864 году. «4338-й год: Петербургские письма» — утопический роман Владимира Одоевского, написан в 1835 году. В нём он, в частности, упоминает что-то вроде электронной почты: «Между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далёком расстоянии общаются друг с другом». Но, конечно, это формальное  первенство не так много значит. Жюль Верн входит в число классиков французской литературы, стоит в одном ряду с великими французскими писателями 19 века. Булгарина и Одоевского трудно поставить в один ряд с Пушкиным и Гоголем. Но о чём же размышляют сами Пушкин и Гоголь? А Пушкин в середине 1830-х  отстаивает дворянские права (конкретно – право помещика определять, кого из крестьян отдавать в рекруты). И это Пушкин – который так высоко ценил модернизаторские усилия Петра Великого! Гоголь ставит задачу во втором томе «Мёртвых душ» нарисовать идеальный образ помещика.  Это уже 1840-е  — начало 1850-х гг. Наступил век угля и пара, в России действуют железные дороги и телеграф, а Гоголь размышляет над тем, как правильно выстроить отношения барина с крепостными крестьянами. Первая промышленная революция, можно сказать, прошла мимо великих русских писателей первой половины 19 века. Они жили в мире помещиков, крестьян и чиновников. Поэтому и фантастика у нас в этот период не развивается  —  ведь научная фантастика рождается как художественное осмысление перспектив промышленной революции. Лев Толстой уже увидел индустриальное общество и в ужасе отшатнулся от него. Единственное значимое техническое устройство для Льва Толстого —  паровоз, но и он может служить только орудием самоубийства несчастной Анны Карениной. Вот вторая промышленная революция, революция электричества, авиации и стали была сразу же художественно освоена русской литературой. Блок ещё до Первой мировой войны пишет своего пророческого «Авиатора»:

Иль отравил твой мозг несчастный

Грядущих войн ужасный вид:

Ночной летун, во мгле ненастной

Земле несущий динамит?

А вот Андрей Белый 1921 г. пишет о первых шагах атомной физики (возможно, это первое употребления словосочетания «атомная бомба»):

Мир — рвался в опытах Кюри

Атомной, лопнувшею бомбой

На электронные струи

Невоплощенной гекатомбой.

Особо я хотел бы отметить роман А.А. Богданова «Красная звезда» (1908 г.). В нём описывается идеальное коммунистическое общество, которое, согласно сюжету, уже построено на Марсе. Богданов был одним из создателей партии большевиков. Это делает произведение особенно интересным.  Богданов не просто мечтал о будущем, он делал будущее. Это взгляд инсайдера, человека, чья партия скоро возьмёт в свои руки реальную власть в России. Этот роман – не шедевр литературы, но прочитать его стоит.

красная звезда

Можно ли назвать первой фантастикой сатирические фантасмогории Салтыкова-Щедрина, рассказы Циолковского, мистика Булгакова?

Салтыков-Щедрин – это ближе к социальной фантастике.  А вот рассказы К.Э. Циолковского и ряд произведений М.А. Булгакова – это научная фантастика. «Роковые яйца» и «Собачье сердце» — это, несомненно, научная фантастика. «Мастера и Маргариту» сам Булгаков называл «фантастическим  романом».

Мы много говорим об И. Ефремове, братьях Стругацких, но как-то упускаем из виду одного из первых творцов в области научной фантастики А. Толстого. Можно ли отнести его к «отцам» советской фантастики?

Произведения Алексей Толстого  — это, прежде всего, хорошая проза. Толстой очень удачно  работает на стыке фантастических жанров. В «Аэлите» он даёт блестящий синтез научной фантастики и фэнтэзи. Там есть и описание индустриальной цивилизации «нынешнего» Марса и легенды о далёком прошлом Земли. В «Гиперболоиде инженера Гарина» научная фантастика соединяется с социальной, с описанием тоталитарного политического проекта. В «Гиперболоиде» есть очень важное именно для научной фантастики качество автора  — интерес к техническому устройству, желание «заглянуть под кожух», посмотреть «как это  работает». Надо думать, сказалось образование Алексея Толстого – он всё-таки учился в технологическом институте. Кроме того, у Толстого в фантастических произведениях «вкусно» (хотя и сдержано) прописаны эротические моменты, это придает его произведениям особую прелесть.

аэлита

Оба фантастических романа Толстого – произведения о могуществе и власти инженеров. Марсом управляет совет инженеров, инженер Гарин становится диктатором на Земле. Это художественно-заострённое отражение той роли, которую инженеры играли в эпоху второй промышленной революции. Инженеров тогда было немного, и это были в европейских государствах социально значимые фигуры. Это была эпоха быстрого технического прогресса, в том числе в военной сфере. От инженера зависели и экономическое процветание и обороноспособность государства. Возникла идея технократии, идея, что учёные и инженеры возьмут власть в свои руки. Толстой отразил эту идею в негативном, антиутопическом ключе. Инженеры у него создают жестокие диктатуры. Но в реальной истории получилось так, что крупнейшими диктаторами середины 20-го века оказались не инженеры, а поэт и художник.

гарин

Насколько фантастика А. Толстого, раз уж заговорили о нём, была конъюнктурной? И была ли вообще?

Толстой такой, можно сказать, «честный конъюнктурщик». У него нет каких-то моральных мучений, или ощущения того, что он что-то неправильное делает. Это во всех его произведениях чувствуется. Он искренне полагает, что какие есть на настоящий момент правила игры, по таким и надо играть. У Толстого был, образно говоря, «ген элитарности». В дореволюционной России он был графом, а в советской стал лауреатом трёх Сталинских премий (все первой степени), имел полный набор орденов, которые в то время можно было получить за трудовые заслуги.

Что касается его фантастических текстов, то их, по сравнению с другими его произведениями, конъюнктурность меньше всего портит. Конъюнктурные моменты ощущаются в них как некая заведомая условность, к тому же поданы они с юмором.

Интервью об отечественной фантастике XIX - нач. XX столетий

Не является ли «Красный луч» Булгакова советской сатирой на советское же общество? Если да, то как ему всё сходило с рук?

Научно-фантастические произведения Булгакова по своей установке отличаются от произведений Толстого. Учёные в них являются жертвами своих же экспериментов (облучение «роковых яиц», пересадка гипофиза животным), они не столько злонамеренны, как у Толстого, сколько недальновидны. Вообще, научные опыты для Булгакова — повод описать какую-то ситуацию, которая с самими этими опытами, по сути, и не связана. В «Собачьем сердце» ведь действует, фактически, балалаечник Клим Чугункин.

Интервью об отечественной фантастике XIX - нач. XX столетий

kinopoisk.ru

У Шарикова только отдельные черты перешли от собачьей психики, а личность в целом у него как раз прежняя человеческая, а не собачья. Об это в самом произведении прямо говорится. Произведение это, по большому счёту, о том, как подселили люмпен-пролетария к интеллигенту, только несколько приукрашенная фантастическим обрамлением. К Александру Блоку, например, подселили матроса, хотя сам Блок в то время был по социальному положению советским служащим, даже небольшим начальником, а не каким-то буржуазным профессором.

В «Роковых яйцах» сверхзадача — показать возможную войну с сильным противником, неожиданно начинающуюся, к которой СССР не вполне готов. Описание ситуации в Москве при приближении противника вполне соответствует угрозе со стороны «обычной» вражеской армии, совсем не обязательно – фантастической. Тем более, что «гадами» называют не только тех, кто биологически  — рептилии. Давайте почитаем ключевой момент – описание эвакуации Москвы.

На  Александровский вокзал  каждые  десять минут приходили

поезда,  сбитые  как  попало из  товарных и  разноклассных  вагонов  и  даже

цистерн, облепленных обезумевшими людьми, и по Тверской-Ямской бежали густой

кашей,  ехали в  автобусах,  ехали на  крышах трамваев,  давили друг друга и

попадали под колеса. На  вокзале  то  и дело вспыхивала трескучая  тревожная

стрельба поверх толпы — это воинские части останавливали панику сумасшедших,

бегущих  по  стрелкам железных  дорог  из  Смоленской губернии в Москву.  На

вокзале  то  и дело с бешеным легким всхлипыванием вылетали стекла в  окнах,

выли  все  паровозы.  Все  улицы   были  усеяны   плакатами,  брошенными   и

растоптанными, и эти же плакаты  под жгучими малиновыми рефлекторами глядели

со  стен. Они  всем уже были известны, и  никто их  не читал. В  них  Москва

объявлялась на военном положении. В них  грозили за панику и сообщили, что в

Смоленскую  губернию  часть  за  частью  уже  едут  отряды  Красной   армии,

вооруженные газами. Но плакаты не  могли остановить воющей ночи. В квартирах

роняли  и  били  посуду  и  цветочные  вазоны,  бегали,  задевали  за  углы,

разматывали  и  сматывали  какие-то  узлы  и  чемоданы,  в  тщетной  надежде

пробраться на Каланчевскую площадь, на Ярославский  или Николаевский вокзал.

Увы, все  вокзалы, ведущие на север и  на  восток,  были  оцеплены густейшим

слоем  пехоты,  и  громадные  грузовики, колыша  и  бренча  цепями,  доверху

нагруженные ящиками, поверх  которых сидели армейцы  в остроконечных шлемах,

ощетинившиеся  во все  стороны штыками,  увозили  запасы  золотых  монет  из

подвалов  народного комиссариата  финансов и  громадные  ящики  с  надписью:

«Осторожно. Третьяковская галерея». Машины рявкали и бегали по всей Москве.

Очень далеко  на небе дрожал отсвет  пожара и  слышались, колыша густую

черноту августа, беспрерывные удары пушек.

Под утро, по совершенно бессонной Москве, не потушившей ни одного огня,

вверх по Тверской, сметая  все встречное, что  жалось в подъезды и  витрины,

выдавливая  стекла,  прошла многотысячная,  стрекочащая копытами  по торцам,

змея  конной армии.  Малиновые башлыки мотались  концами на  серых спинах, и

кончики пик кололи небо. Толпа,  мечущаяся и  воющая, как будто ожила сразу,

увидав ломящиеся вперед,  рассекающие расплеснутое варево безумия шеренги. В

толпе на тротуарах начали призывно, с надеждою, выть.

— Да здравствует конная армия! — кричали иступленные женские голоса.

— Да здравствует! — отзывались мужчины.

   …

Где-то пели весело и разухабисто, и с коней смотрели в зыбком рекламном

свете  лица  в  заломленных  малиновых  шапках. …

— Выручайте, братцы,  — завывали с тротуаров, — бейте гадов… Спасайте

Москву!

— Мать… мать… — перекатывалось по рядам. Папиросы пачками прыгали в

освещенном  ночном воздухе,  и белые зубы  скалились  на  ошалевших людей  с

коней. По рядам разливалось глухое и щиплющее сердце пение:

…Ни туз, ни дама, ни валет,

Побьем мы гадов без сомненья,

Четыре с боку — ваших нет…

Гудящие  раскаты  «ура»  выплывали  над  всей этой  кашей,  потому  что

пронесся  слух, что впереди шеренг на лошади, в таком же  малиновом башлыке,

как и все всадники, едет ставший легендарным десять лет назад, постаревший и

поседевший командир конной громады. Толпа завывала и  в небо улетал, немного

успокаивая мятущиеся сердца, гул «ура… ура»…

 

Просто пророческие слова. Очевидцы говорят, что в октябре 1941 всё так и выглядело.

Эта модель — фантастическое обрамление и реалистическое сюжетно-содержательное ядро – просматривается и в «Мастере и Маргарите». Если проанализировать линию заглавных героев… а роман ведь не случайно называется «Мастер и Маргарита», а не «Воланд и Кот Бегемот», и, даже,  не «Иешуа и Пилат». Так вот, если проанализировать линию Мастера и Маргариты, то получается повествование реалистическое, очень жесткое и, в итоге, трагическое. Впрочем, тут разные точки зрения могут быть.

Булгаков как-то держался на плаву в социальном смысле только благодаря покровительству Сталина. Впрочем, вождю были близки не фантастические произведения Булгакова, а «Дни Турбиных». В этой пьесе Сталин находил что-то важное для себя. Но об этом надо отдельно говорить.

Мы всё говорим о литературе, но забываем о важнейшем из искусств. Весь футуризм советского общества был пропитан индустриальными идеями, даже в футуристических спектаклях приходил на помощь людям робот и помогал в их бедствиях. А знаменитый фильм «Гибель сенсации», «Аэлита» и это в эпоху чёрно-белого, а то и немого кино. Выходит, фантастика у нас рассеялась по всем сферам, при этом скромно занимая позиции в книгах?

«Аэлита» — это грандиозный фильм. Он был рассчитан на то, чтобы произвести впечатление не только в СССР, но и других странах, он должен был на равных конкурировать с голливудской кинопродукцией. Действительно, этот фильм стал мировой классикой кинофантастики.

В дальнейшем, на мой взгляд, фантастика в советской литературе развивались параллельно кинофантастике. Но если брать абсолютные шедевры  — то кинематограф за счет Андрея Тарковского здесь вышел вперед. «Солярис», «Сталкер» и «Жертвоприношение» в мировом кинематографе занимают более значительное сталкерместо, чем литературные произведения отечественных фантастов – в мировой литературе. Над «Жертвоприношением» и «Сталкером» Тарковский работал со Стругацкими, но в ходе работы над фильмами их явно перерос. В «Сталкере» от «Пикника на обочине» в итоге мало что осталось. Тарковский дважды менял концепцию фильма, бесконечно заставлял Стругацких переписывать сценарий. В «Жертвоприношении» он начинал со сценария Стругацких, но затем сам выступил в качестве сценариста.

Если мы говорим о том, что именно коммунистические идеи зародили в нашей литературе фантастический жанр, то стоит ли нам ожидать его воскрешения в будущем? Или мы так и будем собирать объедки с «барского стола» мировой киноиндустрии?

Коммунистические идеи породили советскую фантастику постольку, поскольку коммунистическое сознание было устремлено в будущее, к строительству нового технологического и социального уклада, к чему-то ещё неизведанному, небывалому. Современное «левое» движение в России утратило этот футурологический порыв. Нынешние коммунисты и социалисты в основном ностальгируют по разным периодам советского прошлого. Александр Зиновьев прямо писал, что идеалом должен стать СССР брежневских времен, и ни о чём большем и мечтать не следует. Но «левое» движение всегда было привлекательно как-раз тем, что смотрело вперёд, а не назад. У других общественных и политических сил мечты о будущем ещё тусклее. 100 долларов за баррель – вот самые смелые мечтания. Сильны в общественном сознании и откровенно архаизирующие тенденции. Появилось какое-то движение за родовые усадьбы, тоска по помещичьему быту… а крепостных кто выдавать будет? В таких условиях процветает только фэнтэзи  — причём скорее бредовое, чем фантастическое. В обществе должна возникнуть воля к развитию, к технологическому прорыву, к коренному модернизационному сдвигу, тогда и возродится научная фантастика.

Фото аватара

Об авторе so_kir_kin

Победитель международного конкурса фантастики "ВЕЛИКОЕ КОЛЬЦО", призер литературного конкурса МВД России "Доброе слово", номинант на премию "Писатель года", "Наследие", лауреат конкурса «МОСТ В БУДУЩЕЕ–2014», печатаюсь в литературно-художественных журналах, в том числе Петербургском журнале "Мост", "Российская литература", "Дао журнал". Философ с большой дороги.
Закладка Постоянная ссылка.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.